Твое необыкновенное

 

Твое необыкновенное, мелкое, бренное,

Бредет на встречу кучерявому, тонкому, душой скверному.

Огнем горят шаги. За телом рвется трос.

Твое обыкновенное, мое – от папирос.

Как молотком отбитое, как лежа на доске,

Сердечное, немытое, в тоске маринадом залитое,

В посуде красивой, к плите подогретой,

В душе, пусть в душе… не забытое.

Тоской обостренной, но перцем прожженной,

Вот блюдо готово к приему.

Сознательно телу, соразмерно виду,

Зажать в кулаке досаду,

Не видеть, не слышать, пасть замертво плоским,

Отмыть, затереть обиду.

Пускай там бушуют постельные игры,

Пускай задираются юбки.

Мое будет выть, будет рвать, будет ждать,

Мое будет бить, будет ровно дышать и ставить на дверь зарубки.

 

Попробуй подпереть мужчины бок

 

Попробуй подпереть мужчины бок,

Под тихий шепот наверху соседей,

Попробуй под зеницей ок,

Прижавшись смирно, на зубок,

Слащавой нотой не пренебрегая,

Застыть во тьме, свернуть в клубок,

Душой, как теплой наготой, играя,

Шепнуть? Нет! Прошипеть, пропеть, проспать,

Про покидающий тебя рассудок,

Про бренность, про утиль, про стать,

Про мелом белую тебя при первом взгляде,

Про слюни соприкосновенья губ,

Прогнать…

Потом жалеть, кричать, ворчать,

Простив, руками зажимать,

Ладони греть, огнем крепчать,

Уже не думая про бремя униженья.

 

Незаметными словами

 

Незаметными словами заговариваешь кофе жижу,

Меркантильным краем глаза завожу свою пластинку,

Отлежалыми местами, под подушкой затекшими пальцами,

вижу,

На вчерашнем столе, тот, что был одинок, дикой сладости ночи, осталась пастилка.

Ты меняешь цвет комнаты порами женского тела запахом,

Будто камнем упавшая откуда-то с неба, хорошо, что в полете не стлела.

Сохранила игривость, молчание, свежесть…

Будем завтракать,

Пусть пастилка, пусть мало, но страсть аппетита еще не сгорела.

Улыбнись, мне наскучило облако хмурости в моей власти,

Отвори свои двери доверия, оттянись на катушки все, удочки, снасти.

Брось подальше опостылевший девочкин мячик,

Пусть утонет убогий, что мне с кожи его, что мне с формы округлости,

Этой смертью, возможно, откроется головы твой извилистый ларчик,

Долгой, вязаной спицами лет, до чувств алчности.

Шарфик будет иль варежки, может шапочка,

Но ведь лето почти, ведь поля зацвели одуванчиком,

Не пускай меня в мир, комарами тьмы испитая девочка,

Отвернись, прислонись, как умеют другие – калачиком.